Шлёцер, Татьяна Фёдоровна: биография
Вере Ивановне кое-что удалось. Подобное «прославление» продолжалось до самой смерти композитора, и производило двоякий эффект, поскольку собственно прославление скрябинской музыки явно бледнело рядом с популяризацией семейного скандала: Вера всякий раз подчёркнуто подавала себя как жену Скрябина, и каждое её выступление, а их было предостаточно, гулко отдавалось в печати, околомузыкальных кругах, да и просто повсюду в досужих разговорах. Скрябин воспринимал их чрезвычайно болезненно, о чём Вере было прекрасно известно, однако запретить ей выступать с произведениями его сочинения, по законодательству того времени, он не имел права:
Вы сообщили мне о концерте Веры Ивановны, который есть… при данных обстоятельствах только публичный скандал для нас с Таней и для всего семейства Шлецер, ибо минимум того, что мы могли бы требовать, — это чтобы Вера не афишировала себя как моя жена. Исполнять мои сочинения можно и без этого… На бедного Феодора Юльевича, уже больного, этот концерт подействовал окончательно убивающим образом, и он очень опасно захворал. Нужен эгоизм и бессердечие Веры, чтобы не понять этого.— из письма к М. К. Морозовой
«Поэма экстаза» находилась в работе два с половиной года и была закончена в основном к ноябрю 1907 года. Мелких и вынужденных вещей Скрябин за это время написал совсем немного. Во второй половине 1905 года — четыре фортепианных прелюдии op.48 и три совсем крошечные пьески op.49, из-за денежной оценки которых между композитором и попечительским советом издательства покойного Беляева произошла размолвка, почти на год лишившая Скрябина одного из главных источников существования. В 1906 году Скрябин написал всего четыре маленькие пьесы op.51, в 1907-м — три пьесы op.52, причём некоторые из этих вещиц вели своё происхождение от Pome de l’Extase. «Пятая соната» (op.53), написанная на едином дыхании уже после завершения работы над «Поэмой экстаза», развивала её конструктивные и философские идеи.
Из неприятной истории с попечительским советом Татьяна Фёдоровна сразу же сделала свои, радикальные выводы, решительно взяв в собственные руки почётную обязанность оценки скрябинских сочинений по достоинству. Составленный ею «прейскурант», даже в сравнении с привычными гонорарами Скрябина, впечатляет: за фортепианную миниатюру триста рублей вместо ста (или даже пятидесяти, столь неосмотрительно предложенными беляевским Советом), одночастную «Поэму экстаза» Татьяна с лёгкой руки оценила в пять тысяч рублей — притом, что за трёхчастную «Божественную поэму» Скрябин получил всего две тысячи. Впрочем, предложения разным издателям композитор всё же рассылал лично, слегка умеривая в них аппетиты своей жены, однако и на них в ответ поступали или дипломатичные отказы по причинам ограниченности «возможностей фирмы» или вовсе курьёзные встречные предложения, вроде совета лучше «писать общедоступные мелодические вальсы по двадцать пять рублей за штуку».
Также Татьяна Фёдоровна нередко занималась перепиской черновиков, особенно во время частых отлучек Скрябина, и вообще имела свободный доступ к его бумагам. Но и здесь часто прорывалась её ревнивая и нетерпимая ко всякой конкуренции натура. Так например, вся «амурная» часть скрябинского архива, относящаяся к давно забытому времени легкомысленных увлечений, которых было не так уж и мало, оказалась беспощадно преданной огню, в результате чего о некоторых временных пассиях композитора не сохранилось почти никаких сведений, не говоря уж о фотокарточках. Скрябину, с его независимым характером, такое самоуправство категорически не понравилось, свидетельством чему стало письмо, написанное хоть и в полушутливом тоне, но в выражениях, беспрецедентных для утонченного и всегда предельно тактичного Скрябина:
…Не смей!!! животное, чёртов свин, читать мои рукописи, а иначе лучше бы тебе и не родиться!!! …Если среди моих бумаг найдешь какие-нибудь портреты, то в припадке ревности не изволь их уничтожать.
Среди эпизодов, относящихся к периоду создания «Поэмы экстаза», отдельного упоминания заслуживает история американских гастролей композитора. Отец Татьяны, Фёдор Юльевич, буквально со смертного одра успел переслать Скрябину заинтересовавшую его вырезкуиз какой-то русской газеты. В ней было опубликовано объявление от лица дирижёра Модеста Альтшулера, старого знакомого Скрябина по московской консерватории. Альтшулер предлагал русским музыкантам присылать свои сочинения для исполнения в задуманных им «Русских концертах». Вскоре получив письмо от Скрябина, Альтшулер не только с радостью согласился включить Скрябина в будущую программу, но и пригласил композитора поучаствовать в этом предприятии лично. По стечению обстоятельств, Нью-Йоркский филармонический оркестр тогда возглавлял Сафонов, отношения с которым у Скрябина к тому времени стали вполне нейтральными. Присутствие учителя и старого друга в Америке поначалу показалось композитору даже добрым знаком. И всё же затея выглядела авантюрной и, кроме того, не предвещала серьёзного дохода. И в начале XX века Америка по-прежнему оставалась для русских исполнителей почти terra incognita, если туда и уезжали, то надолго или навсегда, гастроли же за тридевять земель смотрелись предприятием диковинным и рискованным. Однако отчаянно нуждавшийся Скрябин сразу ухватился и за эту соломинку.
