Шлёцер, Татьяна Фёдоровна: биография
Будучи страстной и экзальтированной натурой, Ариадна отдавалась всему без остатка. Так, через увлечение литературой и контакты в эмигрантских кругах она пришла к идеям ревизионизма в политическом сионизме. Вскоре прошла гиюр, приняв еврейское имя Сарра. В годы гитлеровской оккупации Франции была организатором и активным участником еврейского Сопротивления, действуя под именем Регина (или Режин) на юге страны, подконтрольном коллаборационистам. Убита в 1944 году на явочной квартире в Тулузе петеновским милиционером незадолго до падения режима Виши.
Марина Александровна Скрябина (1911—1998) — младшая дочь Александра Скрябина и Татьяны Шлёцер. После смерти матери Марину забрали к себе её бельгийские родственники. Прожила долгую жизнь во Франции, стала музыковедом и искусствоведом. Сотрудничала с Борисом Шлёцером, в частности, написала предисловие к английскому переводу его книги о Скрябине (1987). Приезжала в Россию.
Татьяна Шлёцер в жизни Скрябина
Понять истинное место Татьяны Шлёцер в жизни Скрябина возможно, только проникнув в суть их взаимоотношений, а сделать это крайне затруднительно, несмотря на сохранившуюся обширную переписку и многочисленные свидетельства очевидцев. Оба они были склонны к чрезмерной патетике, как, впрочем, и некоторые комментаторы «скрябинского» круга, например, Ольга Монигетти. В письмах Скрябина, особенно первых лет их отношений с Татьяной, эта экзальтированная восторженность, в которой проскакивают вполне «вагнеровские» нотки (Береги себя; будешь ты, так я ещё тысячу поэм напишу, Берегись — берегись, берегись!), перемежается столь же запредельной нежностью, переходящей в «сюсюканье» взрослого с неразумным ребёнком (Успешка-то я хочу только для денежек, чтобы мой Тасинька сыт и пьян был!). Впрочем, из них двоих вечным ребёнком, Сашей, а то и «Скрябочкой», играющим во взрослого, оставался как раз Александр Николаевич, а Татьяна Фёдоровна в большинстве случаев лишь психологически подстраивалась или умело подыгрывала ему.
Свидетельства современников
Наслоения разнообразных эпистолярных «искусственностей» в переписке Скрябина и Татьяны Фёдоровны не позволяют обнаружить определяющие связи между супругами, несмотря на всю интимность этой переписки. Совершенно очевидно, например, лукавство и наигранность заявлений Скрябина о том, что вдохновляется он одной Татьяной, что творит он исключительно для неё, и что успех ему нужен только для того, чтобы обеспечить ей безбедную жизнь. С другой стороны, не менее очевидно, что Татьяна всё это прекрасно понимает и принимает правила игры. Однако здесь проявляется ещё одна особенность её характера: безоговорочно приняв правила игры Скрябина во всём, что касается его творчества, в столь же категорической форме она заставляет его принять свои правила — касающиеся всей остальной жизни. Это происходит не сразу: если во время отъезда Скрябина на похороны старшей дочери Риммы Татьяне остаётся лишь забрасывать его жалостливыми письмами, то через несколько лет, когда умер сын Лёва, по словам Ольги Монигетти, «дали знать отцу, но… его не пустили».
Воспоминания очевидцев о Татьяне Фёдоровне довольно противоречивы и также не слишком проясняют картину. Интересно сопоставить воспоминания Ольги Монигетти, полные женской пристрастности и обличительного пафоса, и Леонида Сабанеева, «верного оруженосца» Скрябина. В мемуарах Монигетти Татьяна Фёдоровна предстаёт типичным «домашним тираном», вампиром, подчинившим себе волю художника. Естественно предположить, что Монигетти сгущает краски из-за личной неприязни к Татьяне, вероятно, так оно и есть, но в пользу её свидетельств говорят фрагменты, которые невозможно просто так выдумать, кроме того, диалоги и манера речи Скрябина и Татьяны в них переданы очень узнаваемо для знакомых с их перепиской:
Разговор невольно перешёл на прошлое, и увлечённый воспоминаниями Александр Николаевич машинально играл безделушками, стоящими на столе: — Саша! Зачем ты их передвигаешь? — вдруг резким тоном осадила его Татьяна Фёдоровна. Александр Николаевич так же машинально отнял руку. — Саша, что ты делаешь? Поставь их на место, как они стояли! Александр Николаевич быстрым взглядом посмотрел на свою строгую менторшу. — Таточка, ты… — Он не докончил фразы. — Поди скажи, чтобы нам дали чай. Сделай всё так, как я говорила, помнишь? — строго сказала Татьяна Фёдоровна.
