Птолемей VIII Эвергет: биография

Попытка расправы с евреями

Птолемей Эвергет имел большой зуб на евреев, поддержавших Филометора и Клеопатру. Иосиф Флавий рассказывает:

«Он схватил всех находившихся в городе евреев вместе с женами и детьми и, связав их и раздев донага, бросил под ноги слонам, чтобы те растоптали их; для этого он даже напоил животных вином, но случилось противное тому, что он ожидал. Слоны, не тронув евреев, устремились на его приближенных и истребили многих из них. Вслед за тем ему было ужасное видение, которое повелело не причинять этим людям никакого вреда. Также его любимая наложница (одни говорят, что её звали Итака, другие — Ирина) умоляла его не совершать такого ужасного святотатства, и он уступил ей и раскаялся в том, что уже сделал или только собирался».

Правда, точно такая же история рассказана в Третьей книге Маккавейской и относится к царствованию Птолемея IV Филопатора. Александрийские евреи ежегодно отмечали праздник в память о своём избавлении.

Характеристика царя

Все наши древние письменные источники изображают Эвергета чудовищем отвратительной наружности, беспощадным в своей мстительности. После вступления на престол он, до этого именовавшийся просто как Брат или Младший Брат, принял имя Эвергет («Благодетель»), связанное с его прославленным предком Птолемеем III Эвергетом. Но александрийцы прозвали его Какергетом («Злодеем»). Как известно, он был чрезвычайно тучен, отчего его также звали Фискон («Пузо»), хотя сам он именовал себя Трифоном («Великолепным»). Посидоний, чей учитель стоик Панетий видел Эвергета II в Александрии, подтверждает его патологическую полноту: «Наслаждения совершенно обезобразили его тучностью и огромным животом, который он едва мог обхватить руками. Чтобы прикрыть его, он носил хитон до пят с рукавами до запястий». Юстин добавляет: «Лицом он был безобразен, низок ростом, ожиревший живот делал его похожим не на человека, а на животное. Гнусность его вида увеличивала чрезмерно тонкая и прозрачная ткань его одежды, как будто он задался целью искусно выставить напоказ то, что скромный человек стремится обычно тщательно прикрыть». Греческие мужчины не носили прозрачных одежд, но, кажется, так делали фараоны Нового царства. Возможно, Эвергет любил порой облачаться в одежды этих фараонов.

Наши источники также рассказывают, как кровожадно он преследовал всех, кого подозревал в неверности, — о казнях, изгнаниях, повсеместных конфискациях, даже резне александрийцев, которую устроили его наёмники.

«Птолемей, брат Птолемея Филометора, став царём, начал своё правление с вопиющих нарушений закона: Он погубил безжалостно и несправедливо многих людей, ложно обвиненных в том, что они желали посягнуть на его жизнь. Под различными поводами, основанными на ложных доносах, других он отправил в изгнание и конфисковал их имущество. В Египте ненавидели Птолемея за его жестокость к подданным и беззаконие. Его поведения никак нельзя было сравнить с поведением Птолемея Филометора: тот был приятен и мягок, этот — жесток и кровожаден. Поэтому народ ожидал благоприятного момента для восстания».

«Птолемей показал себя не более мягким и по отношению к своим подданным, которые призвали его на царство, так как иноземным солдатам было дано разрешение на убийства, и ежедневно всё утопало в крови. Перепуганное насмерть население стало разбегаться во все стороны и из страха смерти покидать родину, превращаясь в изгнанников. Таким образом, Птолемей остался в огромном городе один со своими приближенными и, когда увидел, что он царствует не над людьми, а над пустыми зданиями, особым эдиктом призвал иностранцев».

Вероятно, он был особенно безжалостен с александрийской интеллигенцией. Многие из её представителей были приверженцами Филометора, и Эвергет считал их своими врагами. Многие учёные и художники, связанные с Музеем, расселились по греческим землям, либо сбежав, либо оказавшись в изгнании, и дали начало ренессансу в тех местах куда пришли.

«Возрождение же этого воспитания настало при седьмом из царствовавших в Египте Птолемеев, справедливо прозванного в Александрии Злодеем. Царь этот, перебив многих александрийцев, вынудил бежать множество граждан, выросших при его брате, и все острова и города наполнились грамматиками, философами, геометрами, музыкантами, живописцами, учителями гимнастики и многими другими искусниками. Вынужденные по бедности своей преподавать науки, в которых они преуспели, эти люди воспитали много замечательных учеников».