Эбер, Анри Этельберт Луи Виктор: биография

На сей раз в роли освободительницы выступает жена сапожника Симона, умершая задолго до появления претендента, в 1819 году, и потому не могущая ни подтвердить ни опровергнуть его слова. Именно она вступает в контакт с шуанами и дальнейшее разворачивается по канве прямо восходящей к «воспоминаниям» Брюно, и вслед за ним к роману «Кладбище Мадлен» из которого черпали вдохновение почти все претенденты на роль дофина. За спиной «жены Симона» как выясняется, стояла Жозефина Богарне, а исполнителем задуманного оказался некий врач во фамилии Ожардиас.

"Я помню, — пишет Ришмон, — как в темноте открылись двери моей камеры и вошел некто, несущий под мышкой картонную лощадку. Он вытащил из неё спящего ребёнка моих лет и приблизительно моего роста…

Дальнейшее, впрочем, слегка отличается от привычного варианта. Дофина выносят уже не в корзинке и не в тачке для грязного белья (что утверждали другие претенденты) а в другой лошадке, на сей раз деревянной, «куда больше и вместительней», обшитой настоящей конской шкурой. Это животное, обязанное, видимо, изображать Троянского коня, было снабжено гибкими суставами, и имело под хвостом вентилиционное отверстие, так что заключенный в нём ребёнок мог чувствовать себя вполне комфортно.

Врач Дессо, заподозривший подмену, конечно же был отравлен, а спасшегося ребёнка переправили сначала в Вандею, затем в Германию, под начало принца Конде и затем генерала Клебера. Дофин инкогнито вступает в республиканскую армию, и участвует в битве при Маренго. Академик Гарсон иронично замечает, что в пятнадцать лет это немало! Затем следует возвращение во и участие в монархистском заговоре Пишегрю.

Заговор разгромлен, но двуличный министр полиции Фуше берет Ришмона под свою опеку. Чтобы не подвергать его риску раньше времени, Фуше отправляет Ришмона в Америку, где бравый претендент сражается с каннибалами (!) и становится вождем краснокожих, с почетом принят королём Жуаном, и конечно же, официально им признан. Впрочем, Жуан советует ему вернуться в Европу.

Претендент следует совету. «Дрожа от страха», он инкогнито проникает во Францию и выходит на связь с семьей. Конечно же, его с насмешками прогоняют прочь. Перед отъездом претендент зачем-то оставляет большую часть своих документов судебному исполнителю Фюальде (действительно убитого при довольно темных обстоятельствах; по версии Ришмона — по прямому приказу короля), и уезжает в Италию. Здесь в 1818 г. (так в мемуарах!) его арестовывают в Модене, полиция конфискует последние бумаги, и несчастный принц уже не в силах доказать кто он и откуда. Далее, как уверяет Ришмон, ему пришлось выступить под именами Брюно и Эрваго, и трижды «чудесным образом» бежать из тюрем.

Суд и разоблачение

В 1833 г. когда беспомощность полиции и неуловимость претендента уже начинают вызывать насмешки и кривотолки, стражам закона все же удается выйти на след. Через некоего Алексиса Морена, давно подозреваемого в связях с Ришмоном, ему удается передать письмо от несуществующей графини, которая, конечно же, всей душой сочувствует его делу и жаждет встречи. Претендент попадает в расставленные сети и 29 августа отправляется вместе со своим почитателем в тюрьму Сен-Пелажи.

30 октября он должен предстать перед судом присяжных — но бюрократическая система заходит в тупик — неизвестно подлинное имя арестованного. Начинаются поиски, и всплывает имя Клода Перрена, впрочем, как было уже сказано, тождество не удалось доказать с непререкаемой точностью до сих пор. Сам подсудимый настаивает на имени «барон Анри Ришмон» — но подлинность его тоже не удается доказать.

Свидетели обвинения противоречат друг другу — один узнает в нём Эрваго, другой — Брюно, некая платная полицейская осведомительница прилюдно называет его Людовиком.

Из положения находят довольно остроумный выход — в судебных бумагах претендент именуется Анри Эбер, «присвоивший себе в тюрьме титул барона Ришмона». Так или иначе, Ришмон попадает наконец на скамью подсудимых.

Обвинение неумолимо. Среди свидетелей престарелый Лан, бывший тюремный служитель дофина. Лан категоричен — перед ним самозванец. Хотя не стоит сбрасывать со счетов тот факт, что Лан получал в это время солидную пенсию от государства историки в абсолютном большинстве склоняются к тому, что он говорил правду.