Шумахер, Пётр Васильевич: биография
В начале 1878 года окончательное расстройство материальных дел заставило Петра Васильевича вернуться в Россию и переехать в Москву. И хотя его выступления на вечерах «Московского Артистического кружка» снова пользуются большим успехом, однако всё более ухудшающееся здоровье мешает театральной деятельности. В 1880-е годы Шумахера ждала печальная судьба «приживалы». Он с трудом сводит концы с концами, постоянно пользуясь помощью (и гостеприимством) своих поклонников и друзей: Николая Кетчера, доктора Петра Пикулина, а также московского гражданского губернатора Василия Степановича Перфильева и его жены Прасковьи Фёдоровны.
В эти годы Шумахер — постоянный «гость» пикулинских обедов, на которых собираются известнейшие писатели и учёные: Б. Н. Чичерин, А. В. Станкевич, И. Е. Забелин, Е. Ф. Корш, А. А. Фет, К. Д. Кавелин, К. Т. Солдатенков и многие другие местные знаменитости. Между прочим, близкая дружба завязывается между Шумахером и племянником Пикулина, впоследствии известнейшим коллекционером и меценатом П. И. Щукиным, который регулярно снабжает своего нового приятеля книгами и с удовольствием собирает его стихотворения. Впрочем и в эти (трудные для себя) времена Шумахер продолжает исправно наигрывать роль стареющего Вакха. Его письма к Щукину полны традиционных острот в прежнем духе, хотя от них за версту веет усталостью.
«…Бросаю перо и устремляюсь на бульвар. Не удаётся больше рассказать Ивану Яковлевичу Пикулину (конечно, это между нами), каких я там встречаю девиц и какие свожу с ними интриги, водя по две или три мамзели в номер гостиницы! Сюблим! <…> О половых органах нынче не читал. Эта книга из разряда гауптвахты (для меня). В мои-то цветущие лета я только под хмельком иду в гости к Эроту; а Гаммон говорит, что вино для любви вредно? Не глупее его были древние. Конечно, они не пили водки».
В 1879 году в Москве выходит в печати единственный изданный на родине при жизни поэта сборник стихотворений Шумахера под весьма символическим названием «Шутки последних лет». Примерно в том же духе домашней поэзии он упражняется и в 1880-е годы. В письме к П. Ф. Перфильевой он даёт примерно такое (цинически трезвое) самоопределение своего творчества: «Признаться, меня очень позабавило обращение в письме Вашем: „Cher poёte“. Ну какой же я поэт? Я — певчий скворец. Без лирики нет поэзии. А у меня…, какая у меня лирика, дальше шутки в стихах ничего нет!» (достаточно любопытно сравнить эти строки из письма Шумахера с его же стихотворением 1880 года «Какой я, Машенька, поэт?»)
Однако, что весьма показательно с точки зрения психологической, неизменно саркастическое отношение Шумахера вызывает именно эта, настолько диссонирующая с картинами повседневной жизни «чистая лирика» — в творчестве Фета, Майкова и близкого к ним числа поэтов, чистых лириков. Не раз и не два (точно так же, как и Козьма Прутков) он обращался к творчеству этих поэтов, чтобы написать «на них и для них» весьма дерзкие и лягновенные пародии. По кругу чтения и отзывах в письмах хорошо заметно, до какой степени все вкусы Шумахера погружены в прошлое. Особенно близок ему галантный XVIII век французской литературы и, говоря шире — вообще традиции фривольной (и даже скабрёзной) европейской фантазии, знатоком и ценителем которой он был всегда. Снова и снова Шумахер перечитывает французскую эротическую поэзию, «штудирует и смакует» новеллы Маргариты Наваррской (и более всех, разумеется, «Гептамерон»), а также немецкие и итальянские образцы пониженного, площадного юмора.
Последние годы Шумахер прожил в бедности, не имея ни своего угла, ни какого-либо устойчивого источника дохода. То и дело переезжая из дома Перфильевых на дачу Пикулиных, в конце концов, старый поэт (певчий скворец) в конце 1887 года оказывается в странноприимном богадельном доме графа С. Д. Шереметева (для бездомных бедняков) на Сухаревке, где ему выделили отдельную просторную комнату. Здесь он прожил ещё несколько лет вплоть до своей кончины, немного не дотянув до своего 74-летия.
