Тревогин, Иван Иванович: биография
Наука становилась важнейшим средством и гарантом гармонизации общественных отношений: «Офирский кавалер не что иное есть, как только учёная особа, вступившая в Офир для службы из одного только к человеческому роду усердия и любви» .
Вступать в Офир могли лица, имевшие определённые заслуги в сфере наук и искусств, без различия пола и возраста. Члены Офира освобождались от налогов и штрафов и получали право путешествовать по всему свету за счёт организации. Были детально разработаны церемониал, форма одежды должностных лиц и иерархическая система научных званий: генерал-профессора (гроссмейстеры), обер-профессора, просто профессора и т. д. Тревогин составил даже текст клятвы, которую должны были приносить вступающие в Храм знаний:
«… Вступаю в офирскую службу по вольному хотению и любви ко всему человеческому роду, дабы разумом моим подать ему полезный совет, трудами же облегчить его работу, а попечением моим произвесть общую тишину и благополучие во всём мире» .
В духовной жизни Империи знаний ведущее место занимали секуляризированные институты: Храм натуры и Храм дружества. Правда и Мудрость нераздельны у Тревогина с Природой. В начале литературного наброска «Отступник от веры» он обращался к ним: «Повелите, научите и откройте, как петь мне» . Французские исследователи Л. Геллер и М. Нике отмечают, что Тревогин «был, пожалуй, первым в русской литературе изобретателем утопического языка» . Идеал мыслителя можно определить как характерную для века Просвещения «лингвистическую мечту», путь которой «пересекается с путём „ретро-перспективной“ утопии русскости (или славянства)» .
Некоторые черты проектов Тревогина позволяют предположить, что ему было близко масонское учение. Название «Иоания» заставляет вспомнить об «иоанновских степенях» масонской инициации (возможна и связь со средневековой легендой о царстве пресвитера Иоанна), внутреннее же устройство «Империи знаний» похоже на структуру ложи. Само слово «Офир» (страна, откуда привозил золото ветхозаветный царь Соломон; родина Хирама, построившего Иерусалимский храм) — одно из традиционных самоназваний масонства. По мнению Л. Геллера и М. Нике, в сочинениях самоучки Тревогина находит подтверждение тезис о «первостепенной формирующей роли масонских, мартинистских, розенкрейцерских доктрин в русской культуре второй половины XVIII — начала XIX веков» .
Автобиографическое наследие
Основные материалы о Тревогине собраны в его следственном деле, находящемся в РГАДА (фонд 7, дело 2631 «О малороссиянине Иване Тревогине, распускавшем о себе в Париже нелепые слухи и за то отданном в солдаты. При том бумаги его, из которых видно, что он хотел основать царство на острове Борнео»). Значение этого историко-бытового документа незаурядно: биография писателя переплетается здесь с художественным творчеством. В произведениях Тревогина идеи французских энциклопедистов соединены с отрывочными сведениями из путевых дневников великих мореплавателей Дж. Кука и Л.-А. де Бугенвиля. Сохранились две написанные по требованию следователей автобиографии Тревогина: первая (на французском языке) создана в Бастилии, вторая — в Петропавловской крепости. Во «французской версии» действительные события из жизни автора становятся канвой для авантюрной повести о злоключениях Голкондского принца. Вторая автобиография, повествование в которой ведётся от третьего лица, представляет собой подробную и достаточно достоверную хронику жизни Тревогина. Это произведение считается одной из первых русских автобиографических повестей . Описывая свою жизнь, юноша порой не мог сдержать слёз, и они чернильными пятнами расплывались на бумаге. Тревогин обвёл их кружочками и приписал на полях: «Се слёзы мои» .
В тюрьме «принц Иоанийский» начал писать и стихи. Вот одни из немногих сохранившихся строчек:
Тревогин сетовал на одиночество и тюремные лишения:
Своё несогласие с сословным неравенством поэт выразил в автобиографическом «Путешествии Роланда Бессчастного»:
Не изданный до сих пор корпус сочинений Тревогина даёт исследователям уникальный материал для изучения автобиографических практик XVIII столетия. За несколько месяцев пребывания в Париже авантюрист сумел написать ряд утопических проектов и литературных произведений. Все эти сочинения вышли из-под пера чрезвычайно одарённого автора и представляют собой блестящие образцы художественной прозы. По наблюдению известного российского литературоведа А. Л. Топоркова, «дополнительную привлекательность придают им сложные взаимоотношения между „правдой“ и „вымыслом“, бытовым поведением и литературным творчеством».
