Степанов, Евгений Викторович: биография
Юрий Влодов, 5 октября 2007 год
…Вся книга Евгения Степанова — цельная цитата, подтверждающая непохожесть, энергичную порывистость. Искренность с большой буквы. При наличии большого таланта, разумеется. Я — суровый критик, но здесь, — увы! Предлагаю вчитаться в книгу и представить ее внутри моей хвалебной каймы. Долгих лет творческой жизни, Поэт Евгений Степанов!
Константин Кедров
Мне близка и простейшая форма, в которой выражается лирический герой Степанова — моностих и, конечно, рассказы о вчера-сегодня-завтра. Кстати, в них, как правило, присутствует классическая собранность, лаконичность, точность формулировок. Мне очень нравится стихотворение Степанова, состоящее из одного предложения «Я хотел написать стихотоворение. И не смог». Здесь какая-то пушкинская простота. Это кажется, что так написать легко, на самом деле, так еще никто не говорил. Степанов — современный Кручёных, сталкер в нашей литературе. И по натуре сталкер. Он идет туда, куда вход запрещен. А потом описывает то, что увидел. Получается то смешно, то страшно.
Сергей Бирюков, президент Академии Зауми
Стихи Евгения Степанова — это исповедь сына века, человека, прожившего как бы несколько жизней в разных временных, сущностных (помните у Заболоцкого, «на самом деле то, что именуют мной, — не я один. Нас много. Я — живой.») и пространственных координатах. Стихи Степанова фиксируют, точно фиксаж, перемещения и — прежде всего! — перевоплощения его лирического героя.
Александр Иванов, поэт-сатирик
Необычные стихи, интересные, ни на что не похожие. А кроме того Евгений Степанов — поэт-переводчик. И что уж совсем в диковинку — знает языки, с которых переводит — французский и немецкий, после Маршака и Пастернака что-то я о таком не слышал.
Александр Ткаченко
Женя — в некотором роде мистическая личность. Как и когда Степанов творит, я не знаю, но время от времени он выходит из своих теней к людям и разбрасывает свои камешки-книжки. Ярко, красиво, талантливо. У него редкая профессия — собиратель. Как мы собираем разноцветные камешки на берегу, чтобы сложить бусы, так он собирает свои строчки, чтобы сложить книги. А, может, он просто знает места, где лежат в избытке ценные камешки незатейливых, «ситцевых» историй и событий. Проще говоря (проще ли?), мы имеем дело с метафизикой, фактически с булгаковской идеей постоянной передачи энергии как таковой из одного тысячелетия в другое. Причем сюжеты у Степанова, если вдуматься, — одни и те же, как библейский сюжет о Каине и Авеле, который бесконечно повторяется, меняя лишь (уни)форму, сшиваемую и подгоняемую по «фигуре» времени вечным портным.
