Ямагути, Ёсико: биография
В том же 1943 году актриса появилась в ещё одной знаковой картине — «Опиумная война». Исторический фильм, воскрешавший в памяти китайцев варварство западных завоевателей, был направлен на разоблачение англо-американского колониализма в Китае и проповедовал братскую дружбу азиатских народов. Это была первая совместная постановка Китая, Японии и Маньчжоу-Го в проекте «Знаменитое Восточно-Азиатское кино». В картине губернатор провинций Гуандун и Гуанси, Цин Лин, понимая вред, наносимый опиумом, навязанным английскими империалистами, решает искоренить эту заразу. Ему приходится вести ожесточённую борьбу с колонизаторами. «Гнев и ненависть к врагу», заложенные в фильме, были высоко оценены японцами, но основной фабулой в картине должна была стать любовная драма, на фоне которой и происходят драматические события в истории страны.
«Опиумная война» сделала до этого малоизвестную в Китае Ли Сянлань действительно мегапопулярной (при том, что сыграла она роль второго плана). Песня «Бросай курить» () и «Песня продавщицы сладостей» () в её исполнении звучали как в оккупированном Шанхае, так и в гоминьдановском Чунцине и коммунистическом Яньане.
Перед пресс-конференцией, которая была посвящена выходу фильма, Ёсико спросила у китайского приятеля своего отца, может ли она, воспользовавшись возможностью, наконец раскрыть своё подлинное имя, на что получила категорический ответ: «Ни в коем случае. Среди журналистов наверняка есть те, кто догадываются, что ты японка, но они никогда не скажут об этом. Пока ты китаянка, ты наша собственная звезда. Не разрушай нашу мечту». И действительно, во время пресс-конференции один молодой журналист задал вопрос, как, будучи китаянкой, Ли Сянлань могла сняться в такой низкопробной пропаганде как «Песня белой орхидеи» и «Китайская ночь». Быть может, она всё-таки не китаянка? Ямагути отважилась на полуправду: она сказала, что была юной и глупой и не понимала многих вещей, теперь же просит прощения у китайцев. Со слов Ямагути, её слова были встречены громом аплодисментов. Большая часть из журналистов, несомненно, верно поняла суть её высказывания. В шанхайской прессе действительно спорадически появлялись сообщения, в которых указывалось подлинное имя Ёсико Ямагути, но на них прдпочитали не обращать внимание: образ пан-азиатской актрисы Ли Сянлань, которая была одинаково любима и в Китае, и в Японии, был слишком успешным маркетинговым ходом, в разоблачения которого не было никакого резона.
Что касается искренности самой Ёсико, то в 1943 году в одном из интервью она заявляла: «… работай усердно, усердно, усердно, ради искусства кино, и даже более — ради мира и процветания Великой восточноазиатской сферы». Как сильно повзрослела Ёсико и насколько искренне она ощущала свою вину перед китайским народом, если по-прежнему изрекала пропагандистские шаблоны о Великой сфере взаимного процветания, — очень большой вопрос.
В вопросе о собственной национальной самоидентификации актриса также не оставляла ясного ответа. Порой она позиционировала себя и как японку, и как китаянку, в зависимости от ситуации. В интервью 1944 года она сокрушалась: «Из-за этих фильмов мне кажется, что я недостойна нас, китайцев ()». В другом интервью, 1943 года, она обмолвилась, что хотела бы, чтобы её шанхайские коллеги смогли посетить «наши места ()», подразумевая Маньчжурию и Японию.
Осенью 1944 года Ямагути отказалась продлевать контракт с «Маньчжурией», а в конце войны, в 1945 году, она оказалась в Шанхае, где вновь встретила Любу Гринец. В Шанхае отец Любы представился Ёсико уже как сотрудник советского информационного агентства. Повзрослевшая Люба теперь работала переводчицей. Атташе Шанхайского информационного отдела японской армии Цудзи Хисакадзу пишет, что в 1945 году японцы через Любу Гринец намеревались войти в контакт с советскими представителями в Шанхае в рамках попыток сохранить японо-советский нейтралитет (как известно, строились и планы о возможном советском посредничестве при заключении мира с США). Знакомство Любы и Ямагути Ёсико также решено было использовать для пользы общего дела, и сама Ямагути подтверждает, что японские военные настойчиво советовали ей подготовить репертуар советских песен, с которым она могла бы выступать для русского населения Шанхая. Ямагути даже начала брать уроки у Веры Мазель, русской певицы, впоследствии эмигрировавшей в США. Так или иначе, но перед концом войны Ёсико готовила себя к роли русско-японского культурного посредника, хоть сама она и отрицает, что впрямую выполняла задания военных. Однако концерты русской песни не состоялись, поскольку миссия сближения с СССР потеряла актуальность: 8 августа СССР объявил Японии войну, а 15 августа Япония признала полное военное поражение. Вскоре Ёсико была арестована китайскими властями, и ей грозила смертная казнь как китаянке-коллаборационистке. Люба Гринец ещё раз сыграла решающую роль в судьбе подруги детства: именно она отправилась в Пекин, где находились родители актрисы, и достала документы, подтверждающие, что Ли Сянлань на самом деле японка Ямагути Ёсико. Сама же Люба в Шанхай так и не вернулась, в очередной раз исчезнув из жизни своей японской подруги, а добытые ею документы спасли жизнь Ёсико. Впрочем, по другой версии, которую излагал высокопоставленный китайский военный, генерал Хэ Шили, Ёсико сама спасла себя: она разыскала генерала Хэ и провела с ним ночь, на утро следующего дня все обвинения с неё были сняты.
