Николай Сергеевич Кашкин (2 (14) мая 1829, Калуга — 29 ноября (12 декабря) 1914, Калуга) — русский общественный деятель, петрашевец, действительный статский советник (1886). Автор весьма ценных мемуаров.
Биография
Происхождение
Николай Кашкин происходил из столбового дворянского рода Кашкиных; сын избежавшего наказания декабриста С. Н. Кашкина. В 1847 году Николай Кашкин окончил Александровский лицей с серебряной медалью.
В кружке петрашевцев
С весны 1848 г. Кашкин служил в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел. С октября 1848 года в доме у Кашкина еженедельно по вторникам собирался кружок «чистых фурьеристов», занимавшихся главным образом изучением трудов Ш. Фурье; в кружок входили А. В. Ханыков, братья Дебу, Д. Д. Ахшарумов, А. И. Европеус, Н. А. Спешнев и др. По утверждению Кашкина, он познакомился с М. В. Петрашевским только 7 апреля 1849 года, на обеде в честь Ш. Фурье, куда они решили пригласить к себе и Петрашевского, - а на собраниях петрашевцев он был лишь однажды. Ф. М. Достоевский на следствии отрицал факт знакомства с ним:
| Что же касается до Каш<к>ина, то я его и в лицо не знаю, и у Петрашевского никогда не видел. |
На одном из собраний Кашкин произнёс речь, основанную на тезисах труда А. И. Герцена «Дилетантизм в науке». В декабре 1848 г. Кашкин сделал на собрании своего кружка доклад «Идеалистический и позитивный методы в социологии». А. С. Долинин отмечает перекличку богоборческих тирад Ивана Карамазова в «Братьях Карамазовых» (глава «Бунт») с некоторыми положениями доклада Кашкина «Идеалистический и позитивный методы в социологии», который он сделал на собрании своего кружка в декабре 1848 г.
Перед лицом смерти
23 апреля 1849 г. Кашкин был арестован и 8 месяцев провёл в одиночной камере в Петропавловской крепости. 22 декабря 1849 г. Кашкин вместе с другими петрашевцами был выведен на Семеновский плац. Кашкин запечатлел в своей памяти подробности:
| Все мы, проведшие 8 месяцев в одиночном заключении в Петропавловской крепости, были разбужены на рассвете 22 декабря, одеты в собственное платье, отобранное от нас при заключении в крепость, и отвезены в наёмных извозчичьих каретах на Семёновский плац. С каждым из нас сидел в карете жандарм, и каждая карета была окружена четырьмя конными жандармами. Прибыв на плац, мы были высажены из карет и увидели выстроенный деревянный помост, окружённый решеткой, на несколько ступеней возвышающийся над землей и окруженный с трех сторон войсками от всех частей Петербургского гарнизона. Мы были проведены перед фронтом всех этих войск и затем взошли на помост, где плац-адъютантом были расставлены в порядке, определённом приговором генерал-аудиториата, от Петрашевского до Пальма. Моим соседом был Плещеев, с которым мы познакомились, когда аудитор, читая приговор и обращаясь последовательно к каждому из осуждённых, произнёс наши фамилии. Ниже нас на земле, кругом помоста, стояло несколько генералов и адъютантов. Ближайшим ко мне был действительно обер-полицмейстер генерал Галахов, с которым я был знаком. Священник в черной ризе произнёс нам слово, начинавшееся словами: «Оброцы греха есть смерть, — говорит апостол Павел», и взволнованным голосом убеждал нас, что со смертию телесною не все будет для нас кончено и что при помощи веры и покаяния мы можем наследовать жизнь вечную. Затем он дал нам приложиться ко кресту. После преломления палачом шпаг над головами большинства из дворян, с нас сняли верхнюю собственную нашу тёплую одежду и взамен ее надели длинные холщовые саваны с капюшонами и длинными рукавами, в которых мы должны были простоять довольно долго при сильном утреннем морозе. Затем Петрашевский, Момбелли и Григорьев были сведены с помоста и привязаны длинными рукавами к трём столбам, вкопанным впереди трёх вырытых ям, и перед ними в некотором расстоянии поставлен был взвод солдат. За спинами осужденных находился существовавший в то время на Семеновском плацу земляной вал. Солдатам было скомандовано заряжать, — и на глаза трех привязанных к столбам подвинуты были капюшоны саванов. Конечно, в это время все осужденные прониклись убеждением, что казнь состоится, и тогда я не шёпотом, а громко обратился к стоявшему около помоста на земле генералу Галахову на французском языке с просьбой указать мне, к кому мы могли бы еще обратиться для исходатайствования разрешения исполнить перед смертью христианский долг, на что генерал, так же громко, ответил мне, что Государь был так милостив, что даровал всем жизнь. «Даже и тем!» — добавил он, указывая на привязанных к столбам. Все стоявшие близ меня услышали сказанное, и шепнуть мне эти слова генерал Галахов не мог, ввиду разделявшего нас расстояния. Вскоре за тем, по данному сигналу, отвязали от столбов Петрашевского, Момбелли и Григорьева, ввели их обратно на помост, и аудитор, снова обращаясь последовательно к каждому из осуждённых, прочел новый, окончательный приговор... |
